Премьерское откровение «санкции сохранятся десятилетия» и последующие призывы к министрам «сконцентрироваться только на наиболее важных направлениях» бюджетных расходов, исход приближенных к президенту бизнесменов из инфраструктурных проектов, монополия дочерней компании «Ростеха» на некоторые виды лекарственного импорта, пролонгация уголовного преследования псевдолибералов — вот лишь некоторые подтверждения пока скрытой, спорадической, но, тем не менее, самой настоящей экономической мобилизации, разворачивающейся в последние дни. Новые свидетельства не заставят себя ждать, особенно, если пытливый читатель будет воспринимать экономические вести сквозь мобилизационную призму.

     По-видимому, высшее руководство страны разуверилось в нормализации отношений с Западом, по крайней мере, в обозримой перспективе. Возможно также, что в Кремле крепнет уверенность в скором ведении новых, не в пример более жестких по сравнению с нынешними, санкций. Что ж, стоять — так стоять.

      Немного теории. Одно из определений мобилизационной экономики гласит, что это «антикризисная экономика, связанная с чрезвычайными обстоятельствами», причем, первая предпосылка к экономике такого рода — «наличие угрозы существованию общества как целостной системы». Оттолкнемся от представленной дефиниции и ответим на три несложных вопроса.

     1.Есть ли в России кризис?

      Да, есть. Общеэкономический спад, начавшийся задолго до крымских событий, финансовые и технологические санкции, в полную силу введенные после прошлогодней авиакатастрофы под Донецком, снизившиеся цены на нефть, нарастающая нехватка денег в казне, некомпетентность (а по мнению коллег — коллаборационизм khazin.livejournal.com/763610.html) некоторых членов российского правительства — эти и другие факторы стали своеобразным бэкграундом, на котором разразился полномасштабный кризис.

    2.Присутствует ли взаимосвязь между кризисом и чрезвычайными обстоятельствами?

     Безусловно. Экономический спад, начавшийся «до Крыма» и самый настоящий кризис, констатируемый в России — две разные вещи. Спад перерос в кризис прежде всего вследствие действия чрезвычайных обстоятельств, в которых оказалась страна.

     3.Видим ли мы угрозу существования общества как целостной системы?

      Вне сомнения. Больше того, присутствует угроза не только для нации в целом, но и для отдельных социальных страт, таких как президентское окружение или «бесстрашное» российское чиновничество.

     Об экономической мобилизации пока ничего не слышно? Неудивительно: абсолютное большинство российских экономистов, не говоря уже о широкой публике, привыкли мыслить навязанными извне экономическими категориями — ВВП, ценами на нефть, курсом рубля или объемом иностранных инвестиций, игнорируя очевиднейший факт — экономический рост последних лет не был тождественен развитию.

     Россия росла за счет количественных показателей, не задумываясь о качественных: о новых производствах, рабочих местах, отечественных товарах и услугах. Могут ли те, кто когда-то внедрил в общественное сознание фальшивые, как сейчас выясняется, цели, в одночасье перестроиться и начать думать (действовать) в категориях качественных, мобилизационных? Отвечу вопросом на вопрос: а эти люди вообще понимают, о чем речь?

     Общество находится в плену иллюзий, навязанных теми же псевдолибералами, употребляющими термин «мобилизационная экономика» в уничижительном ключе и подразумевающими под ней эрзац командно-административной системы времен сталинских первых пятилеток, Великой отечественной войны или, что того хуже — неоднократно встречающуюся в российской истории автаркию. Да что там — мобилизация в общественном сознании приравнена к национализации и прочим ужасам тоталитаризма.

    Это, разумеется, не так. Элементы экономической мобилизации хронологически встречаются в новейшей (заметим, мирной) экономической истории многих стран с вполне рыночной экономикой в различных вариациях, например:

— Тайваня (создание в конце 1950-х национального экономического лидера Formoza);

— Китая (события 4 июня 1989 г. на площади Тяньаньмэнь и последовавшие западные санкции);

— Южной Кореи (финансовый кризис 1997—1998 гг., беспрецедентный кредит от МВФ в 58 млрд. долларов, который ценой значительных экономических и социальных потерь, таких как утрата Daewoo или добровольная сдача в доход государства ювелирных украшений, был возвращен не через 15 лет, как планировалось, а всего через три года).

      Черты мобилизационной экономики можно увидеть в недавней истории ФРГ (объединение восточных и западных земель), Финляндии (статус «одинокой звезды», присвоенный в начале 1990-х терпящему крушение флагману экономики компании Nokia), Аргентины (события после дефолта 2001 года), других стран. Так что ничего предосудительного в экономической мобилизации нет, другой вопрос, что эта модель «не бьется» с начетническим экономическим мейнстримом (совершенные равновесные рынки, идеальная конкуренция, государство — «ночной сторож» и т. п.), но это уже другой разговор.

     Экономическая мобилизация — практически неисследованный экономический феномен, так что «покрутить» ее в условиях рыночной экономики, тем более, в прикладном формате российского государственного капитализма — задача не только занимательная, но и насущная. Последнее вытекает из анализа первых мобилизационных шагов, а точнее — шараханий российского руководства.

     Взять хотя бы последний по времени Указ об уничтожении запрещенных к ввозу в Россию сельхозтоваров. И дело не в том, что сжигание продовольствия в стране, за последнее столетие пережившей несколько эпидемий голода (Гражданская и Великая отечественная войны, Голодомор, послевоенные засухи, одна из которых в 1947 г. вследствие невозможности обеспечить товарное наполнение привела к досрочной отмене продовольственных карточек). Проблема в том, что запрещенную товарную продукцию можно просто конфисковывать и в дальнейшем перераспределять среди социальных организаций, обеспечиваемых за счет бюджета (детские учреждения, дома престарелых, армейские части, учреждения ФСИН), чем приносить экономию казне.

     Еще один пример — снятие ограничений на импорт мяса птицы из Венгрии. Мало того, что теперь в Россию хлынет поток курятины из ЕС под лейблом «Made in Hungary», а Венгрия очень скоро станет крупнейшим производителем (и экспортером) птицеводческой продукции, это нож в спину собственным производителям — не секрет, что российские птицеводы в состоянии удовлетворить внутренние потребности полностью.

    Протекционизм или эффективная защита внутреннего рынка с целью поддержки развития внутреннего производства издавна считается одним из наиболее действенных макроэкономических инструментов поддержки национальных экономик. По пути протекционизма в разное время шли Великобритания, США, Германия, Япония, Южная Корея, Китай, многие другие страны — результат во всех случаях был выдающимся. К тому же сегодня Россия «благодаря» введенным против нее экономическим санкциям может игнорировать многие нормы ВТО. Почему же Владимир Путин из раза в раз повторяет фальшивый тезис, что «на внешние ограничения мы отвечаем не закрытием экономики, мы отвечаем повышением свободы, открытости России«?

    Такое впечатление, что в экономических советниках у власти — сплошь упёртые рыночные фундаменталисты либо откровенные коррупционеры, как это видно на «венгерском» примере.

     Российская экономика остро нуждается в мобилизации, альтернативы ей, к сожалению или к счастью, нет. Но как всегда, мы придем к осознанию этого с неизмеримо большими потерями, чем могли бы понести сейчас.

Н. Кричевский, доктор экономических наук, профессор.